ИНТЕРЕСНАЯ ЭТИМОЛОГИЯ РУССКИХ СЛОВ
- Наречие «искони» — происходит от слова «кон» в его древнем значении — «начало». От этого же корня происходит «исконный», выражение «испокон веков», старинное слово «покон» в значении «обычай», «традиция».
В.В. ВИНОГРАДОВ
ОСНОВНЫЕ ТИПЫ ЛЕКСИЧЕСКИХ ЗНАЧЕНИЙ СЛОВА
https://lingvotech.com/vinogradov-77a?ysclid=mirsb1bngl601689724
ФУНКЦИИ СИНОНИМОВ
СИНОНИМЫ
(для 1 курса ОЗО)
Сино́нимы (от др.-греч. σύν — «вместе» и ὄνυμα — «имя») — слова одной части речи или словосочетания с полным или частичным совпадением значения.
Синонимы усиливают выразительность высказываний и помогают избежать однообразия речи: кавалерия — конница, смелый — храбрый, идти — шагать. Каждое слово синонимического ряда имеет свой специфический оттенок значения, отличающий его от остальных: красный — алый — багряный.
В более широком понимании к синонимам могут относиться элементы других уровней языка: фразеологизмы, морфемы, синтаксические конструкции. Синонимы фиксируются в специальных словарях — словарях синонимов.
Синонимы, обладая сходным лексическим значением, различаются экспрессивной окрашенностью, закреплённостью за определённым стилем и частотностью употребления.
В современном русском языке выделяют следующие типы синонимов:
Горелкина А.В.
ВЫЯВЛЕНИЕ ОБЩИХ И СПЕЦИФИЧЕСКИХ ЧЕРТ СЛОВООБРАЗОВАТЕЛЬНЫХ СИСТЕМ РУССКОГО, ЛАКСКОГО, АВАРСКОГО ЯЗЫКОВ КАК СРЕДСТВО ПРЕОДОЛЕНИЯ ЯЗЫКОВОЙ ИНТЕРФЕРЕНЦИИ В ПОЛИЭТНИЧЕСКОЙ АУДИТОРИИ
Среди важнейших проблем теории языковых связей выделяется своей исключительной значимостью проблема сопоставительно-типологического изучения русского и родного языков учащихся-инофонов. Эта проблема становится особенно актуальной в настоящее время, когда вопросы национально-русского дву язычия рассматриваются не только в чисто лингвистическом, но и в социальном аспекте. Специфика методики обучения русскому словообразованию в полиэтнических классах обуславливается взаимодействием как минимум двух языков: русского и родного языков ребенка-инофона. Учет особенно стей родного языка детей-билингвов дает учителю возможность выявить специфические трудности, которые необходимо преодолеть учащимся при овладении русским языком. Выявление общего, т.е. одинакового и сходного, для обоих языков и специфического, отличительного, свойственного лишь одному из языков, должно лежать в основе сопоставительного изучения всех уровней русского языка. Именно целенаправленное установление наиболее существенных общих и специфических элементов контактирующих языков помогает предупреждению и исправлению типичных ошибок, связанных с потенциально возможными видами интерференции в речи учащихся-инофонов, позволяет избежать соединения далеких друг от друга и мало связанных лингвистических фактов и успешно разрабатывать вопросы методики преподавания русского языка и культуры речи в полиэтнических классах, а также способствует определению характера взаимовлияния контактирующих языков и развития в них общих явлений. Практическое усвоение законов словообразования имеет важное значение для изучения второго языка и системы родного языка в целом: жизнь человека постоянно меняется, и вместе с этим непрерывно меняется словарный состав языка. А основным путем появления новых лексических единиц является образование слов на основе и с использованием того лексико-словообразовательного материала, который в языке уже существует. Словообразовательные процессы русского языка тесно связаны с лексикой и грамматикой. С одной стороны, словообразование пополняет лексический состав языка, с другой стороны, каждое новое слово оформляется в соответствии с уже существующими в языке грамматическими категориями: «Сложная и многообразная связь словообразования с лексикой, с одной стороны, и грамматикой – с другой, тесное и глубокое взаимодействие лексики и грамматических категорий объясняют то многообразие способов слово образования, которое характеризует русский язык на всем протяжении его развития» [20, с. 253]. Современный полиэтнический класс – это дети разных национальностей, носители разных языков. Нема лый процент таких детей составляют инофоны-дагестанцы. Остановимся подробнее на описании общих и спе цифических черт словообразовательных систем русского и двух дагестанских языков: аварского и лакского. Эргативные аварский и лакский языки входят в аваро-андо-дидойскую (аварский) и лакскую (лакский) группы дагестанских языков и очень отличаются от номинативного по типологии русского языка на всех уровнях. Изучению словообразовательных систем лакского и аварского языков посвящены многочисленные работы лингвистов, психологов, педагогов-методистов: отдельные вопросы морфемного строения аварских и лакских слов рассматриваются в работах А. С. Чикобавы [19], Т. Е. Гудавы [8], Н. Ц. Маммаевой [16], М. В. Панова [17]; ряд статей посвящен функциональным особенностям и генезису некоторых словообразовательных элементов аварского и лакского языков (И. Х. Абдуллаев [1], З. М. Исаева [12], С. Г. Гаджиева [6], Н. С. Джидалаев [9] и др.); словообразованию частей речи посвящены труды К. А. Аликберова [2], З. М. Курамагомедовой [13] и др. Системный, всесторонний анализ словообразовательных процессов аварско го и лакского языков дан в работах Л. И. Жиркова [10; 11], Г. И. Мадиевой [14], С. З. Алиханова [3; 4] и др. Сопоставительный анализ деривационных систем русского, аварского и лакского языков позволяет выявить определенное сходство и существенные различия в словообразовательных типах, моделях контакти рующих языков, определить потенциально возможные виды межъязыковой интерференции на словообразо вательном уровне. Для морфемных структур слов сравниваемых языков характерно определенное сходство. Во всех трех языках слова членятся на минимальные значимые части – морфемы, хотя, например, в аварском языке вопрос о членимости слова на морфемы является одним из спорных вопросов. «Трудность членения аварского слова на морфемы, очевидно, связана с сильно развитой флексией основы, благодаря которой часто образуется основа косвенных падежей, отличная от основы именительного падежа», - считает Г. И. Мадиева [14, с. 20]. Общими в русском, аварском и лакском языках являются корневая, суффиксальная и флексийная морфемы. «Основа и флексия выделяются только в изменяемых словах. При выделении корневых морфем во всех трех языках учитывается семантическое родство слов» [7, с. 32]. Отличительной особенностью аварского и лакского языков в сравнении с русским является отсутствие префиксов как словообразовательных морфем, а следовательно, и самого префиксального, префиксально суффиксального, префиксально-сложного и др. словопроизводства. Значения приставок в аварском и лак ском языках передаются описательно: лексическими единствами, аналитическими формами или формами местных падежей имен существительных. Например, префиксально-суффиксальному образованию: под-одеяль-ник – в лакском языке соответствует – виргъандалул къатта (букв. «дом для одеяла»)1. Префикс пре- передается в лакском языке словом хъинну «очень», а отрицательные приставки без-/бес- – словами аъасса (д-акъасса, б-акъасса) «отсутствующий»: пре-увеличивать – хъинну хъун дуллан (улан, б-уллан – букв. «очень увеличивать»); пре-здоровый – хъинну сагъсса (букв. «очень здоровый»); без-вредный – зарал бакъасса (букв. «вред отсуствующий»). В аварском языке префиксу пре- соответствуют слова цІакъ («очень»), кутакалда («сильно»), а прилагательным с аффиксом не-, образующим слова с противоположным значением, соответствуют словосочетания (сущ. + гьечІев, сущ. + гурев со значением отрицания), а также мотивированные и немотивированные прилагательные: пре-добрый – цІакъ лъикІав (букв. «очень добрый»); пре-веселый – кутакалда кепав (букв. «сильно веселый»); не-добрый – хІалимав гурев; Здесь и далее приводятся примеры, заимствованные из различных источников [7; 11; 13-15; 18]. не-верный – битІараб гурев; не-виновный – гІайиб гьечІев; не-верный – мекъаб; не-умный – гІантаб. При работе с детьми-билингвами, носителями аварского и лакского языков, необходимо учитывать все особенности суффиксального словообразования именных частей речи в русском языке: специфику аффиксального значения, морфонологические явления, сопровождающие словообразовательный процесс, и др. Трудность изучения суффиксации как продуктивного способа словообразования в русском языке состоит в том, что в аварском и лакском языках суффиксов и суффиксальных образований значительно меньше, чем в русском. В этих языках, например, нет аффиксов, образующих существительные со значением лица женского пола. Вообще «способ суффиксального словообразования в аварском языке <…> явление не очень древнее» [18, с. 717], и аффиксов чисто словообразовательных в нем действительно очень мало. «Мы имеем не только мало словообразовательных аффиксов в аварском языке, но, кроме того, мы относительно большинства их должны сказать, что они не вполне являются словообразовательными аффиксами, что они находятся лишь на пути перерастания из форм словоизменения в формы словообразования» [11, с. 38]. Как и в русском языке, в аварском есть группа существительных, которые в зависимости от контекста могут быть отнесены и к женскому, и к мужскому классу: учащийся цlалдохъан учащаяся. В аварском языке русские слова с суффиксами лица женского пола могут заимствоваться (артистка), передаваться описательно (воспитательница – тарбия кьолей чlужу), с помощью суффиксов -а-, -я- и классных показателей (плутовка – макрояй), непроизводных слов (невольница – гъараваш) и сложных слов (воровка – цlогъор чlужу). В лакском языке значение женского пола тоже передают не суффиксы, а соответствующие слова – лексемы «класса женщин» (душ – «девушка», щар – «женщина») и лексемы «класса мужчин» [7, с. 38] – -чу – «мужчина», оьрчl – «мальчик»): мужской пол сосед – чlахху- чу спутник – архlал-чу женский пол сосед-к-а – чlахху-душ (чlахху-щар) спут-ниц-а – архlал-щар (архlал-душ) Общие суффиксальные явления в анализируемых языках могут быть использованы как опорные, именно они помогут билингвам-дагестанцам понять логику словообразовательной системы русского языка, осознать ее специфику. Важно, прежде всего, обратить внимание на словообразовательные суффиксы в русском язы ке и функционально, и формально соответствующие аффиксы в аварском и лакском языках; такие морфемы, присоединяясь к корню слова, образуют новую лексему, составляя основу слова. «При объяснении сходных элементов контактирующих языков в качестве примеров целесообразно приводить слова с тождественным значением» [21, с. 184]. Например, русским суффиксам, образующим существительные с отвлеченным значением (-ость, -от-, -ств-, -ниj-), в лакском соответствуют: близ-ость – гьан-шиву – -ость/-шив(у); чист-от-а – марцl-шиву – - от/-шив(у); добр-от-а – хъинб-ала– -от/-ала; богат-ств-о – авадан-лугъ – -ств/-лугъ; кипе- [ниj-э]– шаращ-аву – -ниj-/-ав(у). Однако нельзя полагать, что к каждому словообразовательному аффиксу русского языка обязательно имеется только один функционально и формально соответствующий аффикс в другом языке. Например, в аварском абстрактное значение существительного может быть выражено по-разному: а) с помощью адекватных суффиксов (преоблада- [ниj-э]- чlемер – лъи, подл-ость - нахъечlан - лъи); б) немотивированным словом (ясн-ость – баян); в ) формой масдара или длительной формой глагола (заклина- [ниj-э]– гьари). Масдарные формы являются «названием действия и обладают как именными, так и глагольными свойст вами» [14, с. 107]. Такие формы образуются с помощью суффиксов -и, -ин, -ей, -й. Глаголы длительного действия в аварском языке «обозначают занятия или состояние субъекта» [Там же, с. 102]. С. З. Алиханов приводит такие суффиксы: -ди, -дари, -и, -ай [4, с. 52-53]. Интересно, что в аварском языке суффикс может стоять «не только после корня, но и после морфемы формообразования, например, инсухъачи – “наследник со стороны отца” (от инсухъ в местном падеже № 3 первой степени + суффикс -чи). Суффикс <…> может быть прибавлен и к основе слова, являющейся осно вой для ряда косвенных падежей» [18, с. 717]. Основа при этом в большинстве случаев изменяется: кІодо «велико» - кІуди+я+б «великий, большой»; изменяется корневая и конечная гласные основы и т.д. «При образовании имен прилагательных суффиксальным способом в аварском языке надо иметь в виду, что после суффикса обязательно следует классный показатель (для слов, характеризующих женщину, – по казатель -й, для слов, характеризующих мужчину, – показатель -в, для остальных слов – -б): кан – “лучина”; кан+а+б – “светлый” (-а- – суффикс, -б- – классный показатель» [15, с. 40]. Русский язык необычайно богат на эмоционально-оценочные значения и средства их выражения. Практическое усвоение слов с суффиксами субъективной оценки представляет для дагестанцев-инофонов большие трудности. Так, в лакском языке суффиксы субъективной оценки отсутствуют. Уменьшительное и увеличительное значения, квалифицирующие «предмет как малый или большой по размерам или по степени проявления характерных для него признаков, свойств» [5, с. 75-77], передаются в лакском языке с помощью специальных слов «большой» и «маленький», прибавляемых к конкретным словам: дом-ик – чlивисса къатта («маленький дом»); дом-ище – хьунмасса къатта («большой дом»). В аварском языке суффиксов для выражения субъективно-оценочных значений очень мало. С. З. Алиханов отмечает суффиксы -ч, -к и очень редко встречающийся суффикс -ро [3, с. 6-7]. Суффикс -ч образует слова с увеличительным (кlодоч «великан, гигант»), уменьшительным (гьитlич «малютка»), пренебрежительным (хlинкъуч «трус»), ласкательным (хирач «дорогой человек») значениями. Эмоциональные значения в аварском языке чаще передаются описательно. Русским морфам -к-, -ик-, чик-, -ок-, -ек-, -иц- со значением уменьшительности в аварском языке соответствует слово гьитІинаб «маленький» (рыб-к-а – гьитІинаб ччугlа, карман-чик – гьитІинаб чанта), а суффиксам -ищ-, -ин- с увеличи тельным значением – слово кІудияб «большой» (кулач-ищ-е – кІудияб зар, дом-ин-а – кІудияб рукъ). Ласка тельное и уничижительное значения, характеризующие «предмет как положительно или отрицательно оцениваемый с самыми разнообразными оттенками (ласкательности, сочувствия, презрения и т.д.)» [5, с. 75], реализуются в аварском языке только в широком контексте, в развернутом описании – объяснении слова, поэтому вырванные из контекста слова белый и беленький будут переводиться на аварский язык одним и тем же словом. В заключение следует сказать, что в данной работе описаны далеко не все сходные и специфические явления словообразовательных систем русского, аварского и лакского языков, рассмотрен лишь наиболее продуктивный в контактирующих языках способ словообразования – суффиксальный, однако знание даже этих особенностей словообразовательных систем анализируемых языков уже позволяет преподавателю предупреждать интерферирующее влияние родного языка ребенка-билингва в процессе изучения русского словообразования, а ученику – сравнительно легко усваивать известные ему из родного языка элементы другого (второго) языка.
Список литературы
1. Абдуллаев И. Х. К истории некоторых словообразовательных моделей лакских географических названий // Вопросы словообразования дагестанских языков: сборник статей / ИИЯЛ АН СССР. Махачкала, 1986. С. 83-91.
2. Аликберов К. А. Развитие русской речи учащихся IV-VI классов дагестанской национальной школы в связи с изу чением словообразования частей речи. Махачкала: Дагучпедгиз, 1982. 68 с. 3. Алиханов С. З. Словообразование аварского языка: автореф. дисc. … канд. фил. наук. Махачкала, 1994. 26 с.
4. Алиханов С. З. Суффиксальное образование глаголов в аварском языке // Вопросы словообразования дагестанских языков: сб. ст. Махачкала, 1986. С. 47-56.
5. Белоусов В. Н., Ковтунова И. Н., Кручинина И. Н. Краткая русская грамматика / под ред. Н. Ю. Шведовой и В. В. Лопатина. М.: Русский язык, 1989. 639 с.
6. Гаджиева С. Г. О некоторых вопросах словосложения в лакском языке // Вопросы словообразования дагестанских языков: сб. ст. / ИИЯЛ АН СССР. Махачкала, 1986. С. 99-102.
7. Гамзаева Л. Б. Формирование орфографических навыков у учащихся 5-6 классов лакской школы в связи с изучением состава слова и словообразования: дисс. … канд. пед. наук. Махачкала, 1999. 184 с.
8. Гудава Т. Е. К строению показателя грамматических классов в аварском языке // Языки Дагестана. Махачкала: Дагучпедгиз, 1954. Вып. II. С. 162-168.
9. Джидалаев Н. С. Соматические слова и вопросы словообразования в лакском языке // Проблемы отраслевой лекси ки дагестанских языков: соматические термины. Махачкала, 1986. С. 162-171.
10. Жирков Л. И. Грамматика аварского языка. М., 1924. 179 с.
11. Жирков Л. И. Словообразование в аварском языке // Языки Дагестана. Махачкала: Изд-во Дагестанской базы АН СССР, 1948. Вып. I. С. 19-40.
12. Исаева З. М. Роль пространственных наречий в образовании сложных глаголов аварского языка // Вопросы слово образования дагестанских языков: сб. ст. / ИИЯЛ АН СССР. Махачкала, 1986. С. 43-46.
13. Курамагомедова М. С. Сопоставительная характеристика способов именного словообразования в аварском и лак ском языках // Дагестанский лингвистический сборник. М.: Ин-т языков народов России, 1995. С. 23-30.
14. Мадиева Г. И. Морфология аварского литературного языка. Махачкала: Дагучпедгиз, 1980. 160 с.
15. Мадиева З. З. Лингвометодические основы обучения русскому словообразованию в V-VI классах аварской школы: дисc. … канд. пед. наук. Махачкала, 1997. 255 с.
16. Маммаева Н. Ц. Словообразовательная структура и функционирование пространственных отношений в лакском языке // Выражение пространственных отношений в языках Дагестана. Махачкала, 1990. С. 109-113.
17. Панов М. В. Изучение состава слова в дагестанской школе. Махачкала: Дагучпедгиз, 1992. 156 с.
18. Саидов М. С. Краткий грамматический очерк аварского языка // Аварско-русский словарь. М.: Советская энциклопедия, 1967. С. 705-806.
19. Чикобава А. С. Из истории образования эргативного (активного) падежа в аварском языке // Языки Дагестана. Махачкала, 1948. Вып. I. С. 5-18.
20. Шанский Н. М. Очерки по русскому словообразованию. М.: Изд-во МГУ, 1968. 310 с.
21. Шанский Н. М., Городилова Г. Г., Филиппов А. В. и др. Подготовка учителя русского языка для национальной школы: лингводидактический аспект / под ред. Н. М. Шанского, Г. Г. Городиловой. М.: Педагогика, 1989. 200 с.
ВЫДАЮЩИЕСЯ РОССИЙСКИЕ ЛИНГВИСТЫ И ЛЕКСИКОГРАФЫ
Виктор Владимирович Виноградов - (1895-1969)- советский лингвист-русист и литературовед, доктор филологических наук, академик АН СССР (1946). Основоположник крупнейшей научной школы в языкознании. Лауреат Сталинской премии второй степени (1951).
Получил первую известность благодаря литературоведческим публикациям (о стиле писателей-классиков и современников: А. С. Пушкина, Н. В. Гоголя, Ф. М. Достоевского, Н. С. Лескова, А. А. Ахматовой и др.; выступал также с чисто историко-литературными работами, публикациями неизданных произведений и т. п.). Свой метод определял как историко-литературный (с обязательным исследованием широкого исторического контекста изучаемого произведения, в том числе «малых имён», «низовой литературы»), однако считал необходимым особое исследование языка и стиля писателя. Всю жизнь не терял интереса к литературоведению, особенно к изучению индивидуального стиля писателей (руководил составлением «Словаря языка Пушкина» в 1950-е годы; см. также библиографию) и к сравнительным историко-литературным исследованиям
Достаточно рано Виноградов проявил себя и как лингвист; он стал одним из последних учеников академика А. А. Шахматова (работа о фонеме ять в северных говорах). До 1929 года работал в Петрограде (Ленинграде), где испытал влияние Л. В. Щербы, но затем переехал в Москву и создал собственную лингвистическую школу (т. н. виноградовскую школу русистики). Работал в МГПИ, МОПИ, Заочном педагогическом институте. В своих работах он продолжал традиции русского дореволюционного языкознания, скептически относясь к структурализму и другим влиятельным направлениям лингвистики XX века; для работ Виноградова характерно внимательное отношение к конкретному языковому материалу, прежде всего русского языка и в особенности языка русской классической художественной литературы (практически все его лингвистические труды посвящены именно русистике). Одна из самых оригинальных его работ — не вышедшая отдельным изданием при жизни «История слов» (1-е изд. 1994), посвящённая истории возникновения и развития семантики русских слов, со множеством редких примеров. Виноградов был автором широко цитируемой книги «Русский язык. Грамматическое учение О слове» (написанной в основном в 1930-х годах и в переработанном виде опубликованной в 1947 году). Под его редакцией была подготовлена «Грамматика русского языка» (1952—1954), первая «академическая грамматика» русского языка, созданная в советский период. Ряд положений грамматической концепции Виноградова восходит к работам Ш. Балли[3].
Виноградов — автор ряда заметных работ по истории русского языкознания. Свой анализ русской синтаксической традиции В. В. Виноградов изложил в книге «Из истории изучения русского синтаксиса (от Ломоносова до Потебни и Фортунатова)» (1958) и в статьях, посвящённых грамматическим взглядам М. В. Ломоносова, А. Х. Востокова, А. А. Потебни, А. В. Добиаша, А. А. Шахматова, А. М. Пешковского, Л. В. Щербы, И. И. Мещанинова, М. Н. Петерсона и других учёных (Эти статьи переизданы в кн.: Виноградов В. В. Избранные труды: Исследования по русской грамматике. М., 1975). В. В. Виноградов напечатал широкий обзор работ по русскому литературному языку — «Русская наука о русском литературном языке» (1946). Посмертно вышел также сборник избранных работ по истории русских лингвистических учений, рекомендуемый в качестве учебного пособия по одноимённому курсу.
Участвовал в составлении «Толкового словаря русского языка» под редакцией Д. Н. Ушакова (т. 1-4, 1935—1940), в редактировании «Словаря современного русского литературного языка» (т. 1-17, 1948—1965) и «Словаря русского языка» (т. 1-4, 1957—1961). В 1960-е годы был председателем Орфографической комиссии АН СССР.
В РУССКОМ ЯЗЫКЕ ЕСТЬ СЛОВА, КОТОРЫЕ ПРИДУМАЛИ ЛИТЕРАТОРЫ
О языковых творческих опытах Владимира Маяковского помнят многие (клешить, опита, голоштанный). Но почти ни одно слово из придуманных им не прижилось в языке. А вот летчик, например, до середины 1910-х годов назывался исключительно авиатором. Создание слова «летчик» приписывают Велимиру Хлебникову — большому любителю придумывать новые слова и вставлять их в поэтические тексты.Самолет — произведение Игоря Северянина, как и слово бездарь, которым противопоставлял себя поэт. Вообще посетители арт-кафе в начале XX века любили заниматься словотворчеством. Например, в «Бродячей собаке» в Петербурге в качестве словотворцев выступали Казимир Малевич и Василий Кандинский. Даже такое естественное для русского языка слово как «промышленность» тоже создано искусственно. Его автор — Николай Карамзин, литератор и историк, — образовал его от русского слова промысел.
практические задания по морфемике
1. Распределите слова по двум колонкам: I – обладающие словоизменением, II – неизменяемые слова. Определите частеречную принадлежность данных слов, выделите (где есть) окончание, устно укажите его грамматическое значение.
Быстро, два, дрожит, земля, играть, играя, кафе, купаный, конечно, красив, краснеющий, красный, легче, лето, навсегда, мать, нельзя, около, ох, хаки, но, лишь, я.
2. Установите, принадлежит ли звук [j] основе или относится к окончанию, распределите данные ниже слова по соответствующим графам таблицы.
|
Звук [j] принадлежит основе |
Звук [j] относится к окончанию |
|
|
Часть корня |
Суффиксальный элемент |
|
|
гений |
лисий |
синий |
Зимний, пастуший, горячий, птичий, лишний, низший, прохожий, глашатай, вожатый, ножей, друзей, будней, кудрей, статей, мнений, ружье, ложью, дочерью, тканей, степей, стая, струя, семья, гостья, свечей, звеньев, перьев, деревья, крыльями, воробей, ущелье
СЛОВООБРАЗОВАТЕЛЬНЫЙ СЛОВАРЬ А. Н. ТИХОНОВА
Словообразовательный словарь впервые вышел в свет в 1985 году, включает около 145 000 слов и состоит из пяти разделов: 1. Как построен словарь. 2. Основные понятия русского словообразования. 3. Словообразовательные гнёзда. 4. Производные слова, размещённые в гнёздах. 5. Одиночные слова.
Гнездовой принцип построения, который отражает ступенчатый характер русского словообразования. Алфавитный порядок производных слов, размещённые в гнездах, с указанием номера гнезда. В разделе «Основные понятия русского словообразования» изложены основные теоретические положения, легшие в основу словаря.
Задание. Определить, от чего образовано существительное вафельница. Для этого необходимо сначала заглянуть в раздел «Производные слова, размещенные в гнездах». Рядом с существительным стоит символ В60. Он означает, что слово вафельница расположено в словообразовательном гнезде №60 в букве В. Находим это словообразовательное гнездо:
60. вафл(я)
вафель-ник
вафель-ниц-а
вафель(-щик)
| вафель-щиц-а
вафель-н-ый
Ищем в нем слово вафельница. Оно будет образовано от первого слова, которое расположено выше и левее искомого. Это слово вафля. Словообразовательный формант всегда выделяется жирным шрифтом - это суффикс -ниц-. Таким образом, существительное вафельница образовано от существительного вафля с помощью словообразовательного форманта -ниц- . Способ словообразования: морфемный, аффиксальный, суффиксальный. Курсивом выделена беглая гласная «е».
Отрезки слов типа -j-, -овьj-, -ер-, -ес-, -ен-, выступающие при словоизменении отдельных имен, по-разному определяются в лингвистической литературе, как и отрезок -j-, участвующий при словообразовании основы настоящего времени глагола (Ср.: лист-листья, сын - сыновья,мать - матери, имя-имена, чудо - чудеса; чита-ть - чита-j-у (читают). Одни называют их суффиксами, другие - наращениями, третьи (А.Н. Тихонов) - интерфиксами.
ПОНЯТИЕ ИНТЕРФИКСОВ
Интерфикс (от лат. inter – 'между' + fixus – 'прикрепленный') – межморфемная вставка, играющая в структуре слова чисто соединительную (реляционную) функцию. Вопрос о возможности выделения в словах незначащих межморфемных, или внеморфемных, отрезков представляется одним из важных и принципиальных вопросов морфемной сегментации слова. Идея соединения в слове незначимых соединительных элементов принадлежит Н.С. Трубецкому, который называл такие элементы Verbindungsmorphemen («соединитель ные морфемы»). В лингвистической литературе именно такие асемантические элементы получили название интерфиксов. Термин интерфикс был предложен А.М. Сухотиным, поддержан М.В. Пановым и принят в большинстве работ по морфемике и словообразованию. Труды Е.А. Земской, в которых интерфиксам уделяется особое внимание, способствовали активизации этого термина. В современном языкознании вопрос об отнесении / неотнесении ин- терфиксов к морфемам решается, однако, неоднозначно. Так, Е.А. Земская характеризует интерфиксацию не как способ словообразования, стоящий в одном ряду с суффиксацией и префиксацией, а как одно из морфонологических средств, используемых для соединения морфов в слове. Интерфиксы (как и субморфы) не имеют значения в составе слова. Их функция чисто соединительная, строевая. Между тем и суффиксы, и приставки в составе слова значимы, несут определенную семантическую нагрузку. Когда интерфиксы ставят в один ряд с суффиксальными или префиксальными морфемами, происходит разрушение определения морфемы как наи- меньшего значимого элемента в составе слова. А.Н. Тихонов справедливо подчеркивает, что при допущении существования асемантических морфем, обладающих только структурной функцией, «расщепляется понятие морфемы, <…> границы морфемы становятся неопределенными и расплывчатыми». Об отсутствии значения у интерфиксов свидетельствуют случаи, когда одно и то же словообразовательное значение в одних производных словах выражается без интерфикса, а в других – с его помощью. Ср. производные с интерфиксами -й-, -в-, -л– и без них (сахар-н-ый и кофе-(й)-н-ый, твор-ец и пе-(в)-ец, убеж-ищ-е и вмести-(л)-ищ-е). Слова сахарный и кофейный относятся к одному и тому же словообразовательному типу и обладают одним и тем же словообразовательным значением. Наличие -й– в слове кофейный и его отсутствие в слове сахарный никак не отражается на их семантике. Эле мент -й– не имеет своей доли в семантике прилагательного кофейный. Носителем словообразовательного значения в указанных словах является, таким образом, не весь отрезок, расположенный после словообразующей основы ( йн-, -вец, -лищ-, -енск-, -овск-, -инск-), а лишь тот элемент, который присутствует во всех производных словах с данным деривационным значением (-н-, ец-, -ищ-, -ск-). Он необходим и достаточен для выражения значения суффикса. Другой точки зрения на интерфиксы как на самостоятельные морфемы (суффиксы) придерживаются А.А. Дементьев, В.А. Горпинич и др. А.А. Дементьев, например, считает, что такие суффиксы «используются как дополнительные выразители категории отношения». По его мнению, об этом говорит словообразовательная соотносительность с суффиксами притяжательных прилагательных. Исследователь полагает, что притяжательные прилагательные типа шекспиров, эйнштейнов, рентгенов (луч) и т.п. превратились в со временные прилагательные шекспировский, эйнштейновский, рентгеновский и т.п., выражающие категорию отношения. При них вскоре появляются и на именования лиц типа шекспировец, эйнштейновец и т.п. В таких образованиях, как пензенский – пензенец, варненский – варненец (Варна), уфимский – уфимец, генуэзский – генуэзец, американский – американец, неаполитанский – неаполитанец, А.А.Дементьев усматривает не интерфиксы (-ен-, -им-, -эз-, -ан-, -итан-), а обычные суффиксы, выступающие в качестве дополнительных к суффиксам –ск(ий), -ец в словах рассмат- риваемого типа. Данная точка зрения не получила поддержки среди лингвистов и вряд ли может считаться верной. В.В. Лопатин в связи с этим замечает, что с се мантической точки зрения о таких элементах в составе прилагательных можно говорить в лучшем случае как об усилителях выражения относительного значения, но не как о самостоятельных выразителях этого значения. Во многих исследованиях по словообразованию интерфиксы как особый структурный элемент слова не выделяются, а они рассматриваются в структуре сложных суффиксов как формантные варианты. Так, наряду с простым суффиксом -н(ый) выделяются производные суффиксы -шн(ый), -йн(ый); вместе с суффиксом -ник – суффиксы -шник, -йник, -овник, -очник, -атник; наряду с -ит – -нит, -лит, -инит; наряду с -ец – -вец, -овец, -нец, -лец, -инец, -анец и т.д. Наиболее распространенное проявление этой тенденции – возникновение «вторичных (или производных) суффиксов». Этот факт был впервые от мечен в работах Н.В. Крушевского, который, говоря об особых свойствах суффиксов, среди прочих отмечает их «способность сочетаться друг с другом и образовывать один сложный суффикс». Активно поддерживают эту мысль В.В. Лопатин и И.С. Улуханов, считающие, что аффиксы варьируют свою форму до определенной степени, а интерфиксы являются частями морфов -инск– и -овск-, поскольку вместе с суффиксом -ск– выполняют одну и ту же функцию, а именно являются усилителями выражения значения. С тех же теоретических позиций описан состав морфем в Академических грамматиках 1970 и 1980 гг. издания. Это обстоятельство, по-видимому, способствовало широкому распространению мнения, согласно которому интерфиксы входят в состав соседних с ними морфем. Интерфиксы при этом обычно включаются в состав следующих за ними морфем, если те являются словообразовательными суффиксами (ср.: Америка – америк-анец, государство – государств-енн-ый, Орел – орл-овск-ий, лента – лент-очн-ый, бегать – бег-отн-я). Однако если интерфиксы принимают участие в словоизменении и формообразовании, то их включают в состав предшествующих им корневых или суффиксальных морфем (ср.: читать – чит-аj-у, чит-аj-эшь, чит-аj-ущий, чит-аj-эмый, чит-аj-а; разговаривать – разговар-иваj-у, разговар-иваj-эшь, разговар-иваj-ущий, разговар-иваj-а). Вопрос о том, рассматривать интерфиксы обособленно (как строевые элементы языка) или как элемент структуры окружающих соседних морфем, представляется достаточно сложным и на сегодняшний день остается открытым. Об этом говорит наличие разных точек зрения по данному вопросу. Думается, что при анализе слов, содержащих элементы -ов-, -ин-, -в– и др., следует рассматривать наряду с ними ряд одноструктурных образований и обращать внимание на их семантику. Если анализируемые элементы регулярны и непосредственно участвуют в семантической организации словообразовательного типа, то их, видимо, разумно рассматривать в составе суффикса. Например, в словах точилка, открывалка, брызгалка, мешалка, взбивалка и под. следует выделять суффикс -лк(а), при помощи которого активно образуются наименования инструментов – орудий действия. Если же звуковые комплексы типа -ов-, -ин-, -в– и др. представлены далеко не во всех словоформах какого-либо словообразовательного типа и не влияют на его семантику, то их более уместно рассматривать как интерфиксы. Ср.: кип-уч-ий, гор’-уч-ий и пе-(в)-уч-ий; са ратов-ец, лондон-ец и ялт(ин)-ец, орл-(ов)-ец, африк-(ан)-ец.
( Евсеева И.В. Современный русский язык. Красноярск, 2007)
Поливалентные (регулярные) и унивалентные аффиксы (унификсы)
Аффиксы, как правило, повторяются в рядах слов и словоформ – ходь-б(а), стрель-б(а), кось-б(а), паль-б(а); от-крыть, от-бить, от-мыть, от-купорить; вод-ой, трав-ой, голов-ой, газет-ой. Аффиксы, встречающиеся в разных словах и сочетающиеся с различными видами корневых и аффиксальных морфем, называются регулярными (поливалентными). Нерегулярные аффиксы обладают ограниченной (уникальной) сочетаемостью – только с одним определенным корнем. Такие аффиксы часто называются унификсами (му– в слове мусор, -адj– в слове попадья). Унификсы – это особый вид единичных сегментов, основной признак которых – отсутствие воспроизводимой модели. Обычно унификсы занимают позицию суффиксального морфа (бел-ес-ый, мач-ех-а, опер-етт-а, стекл'-арус, почт-амт), но иногда их можно встретить и в позиции префиксального морфа (кур-нос-ый, ра-дуг-а, ба-хвалиться – примеры Н.А. Янко-Триницкой).
Большинство исследователей при рассмотрении расхождений, как в языках, так и в культурах предпочитают термин лакуна (от лат. lacuna - углубление, впадина, провал, полость; от франц. lacune - пустота, брешь). “Советский энциклопедический словарь” под ред. А.М. Прохорова [М., 1981] дает следующее определение лакуны применительно к лингвистике и литературоведению: “пробел, пропуск, недостающее место в тексте”. Такое же определение лакуны как филологического термина находим и в “Словаре иностранных слов” [М., 1984].
Канадские лингвисты Ж.П. Вине и Ж. Дарбельне, которые первыми ввели в научное употребление термин лакуна, определяют его как “явление, которое имеет место всякий раз, когда слово одного языка не имеет соответствия в другом языке. "Сходное понимание лакуны мы находим у Ю.С. Степанова”, - пишет В.Л. Муравьев, который, в свою очередь, определяет лакуну как “недостающее в данном языке слово другого языка”. Далее он уточняет: “...мы будем считать лакунами лишь те иноязычные слова (устойчивые словосочетания), которые выражают понятия, не закрепленные в языковой норме данного языка и для передачи которых в этом языке требуются более или менее пространные перифразы - свободные словосочетания, создаваемые на уровне речи” [200, С. 3, 6]. Например, фр. éditorialiste, échangiste, chaperon не имеют в русском языке лексических эквивалентов и могут быть выражены свободными словосочетаниями: “тот, кто пишет передовые статьи в газете”, “тот, кто обменивается” (например, квартирами), “пожилой человек, сопровождающий девушку в целях ее безопасности или приличия”. Указанные французские слова в русском языке являются лакунами. Напротив, слова ровесник, однолюб могут быть пояснены по-французски лишь на уровне речи при помощи свободных сочетаний слов: “qui a le m
me
ge”, “qui n'aime qu une fois” и потому являются лакунами во французском языке.
В.Г. Гак объясняет лакуны как “пропуски в лексической системе языка, отсутствие слов, которые, казалось бы, должны были присутствовать в языке, если исходить из его отражательной функции (т.е. его задачи обозначать явления объективной действительности) и из лексической системы языка” [55, С. 261]. Этот исследователь считает лакунами отсутствие слова для обозначения понятий, которые в данном обществе существуют и имеют особое словесное обозначение в другом языке. Классический пример подобных лакун во французском языке по сравнению с русским - отсутствие слов, равнозначных русским сутки, кипяток.
В.И. Жельвис дает удачную, на наш взгляд, формулировку: “Используя терминологию В. Дорошевского, можно сказать, что лакуны - это то, что в одних языках и культурах обозначается как "отдельности", а в других не сигнализируется, т.е. не находит общественно закрепленного выражения” [92, С. 136].
Он же (в соавторстве с И.Ю. Марковиной) толкует это понятие следующим образом: “...под лакунами подразумеваются несоответствия, возникающие при сопоставлении понятийных, языковых и эмотивных категорий двух локальных культур” [94, С. 194].
“Если в одном из языков лексическая единица отсутствует, - отмечает И.А. Стернин, - то говорят о наличии лакуны в данной точке лексической системы этого языка; в языке сопоставления соответствующая единица оказывается безэквивалентной (т.е. единице одного языка не соответствует ни одной единицы другого языка). К примеру, в русском языке выявляются безэквивалентные для немецкого языка единицы автолюбитель, проводник, квартал, сутки, агентура, маячить, кипятиться, серебриться; с другой стороны, в русском языке обнаруживаются лакуны “брат и сестра, вместе взятые” (ср. Geschwister), “утолщенная часть бутылки” (ср. Bauch (der Flasche)) и др. [285, С. 24, 36].
Совместно с З.Д.Поповой тот же исследователь формулирует понятие лакуны таким образом: “В результате неполной эквивалентности денотативных семем разных языков создается такое явление как лакуна: отсутствие в одном из языков, сопоставляемых между собой, наименования того или иного понятия, имеющегося в другом языке”. Так, не имеют эквивалентов во французском языке русские слова кефир, пирожки, квас, оладьи, валенки, лапти и др.; нет соответствия широкому кругу фольклорной лексики - тужить, сизый голубочек, чудо-юдо, лапушка и др.; в английском языке нет эквивалентов русским словам форточка, путевка, больничный лист, профтехучилище и др. [237, С. 71].
“Под лексической лакуной мы понимаем отсутствие в системе языка слова, несущего понятие, эквивалентное понятию языка сравнения”, - считает Б. Харитонова [320, С. 34].
О.А. Огурцова предлагает свое рабочее определение: “Лакуна - слово, словосочетание (как свободное, так и фразеологическое), грамматическая категория, бытующие в одном из сопоставляемых языков и не встречающиеся в другом сопоставляемом языке” [219, С. 79].
Н.И. Конрад, Ю.А. Сорокин, И.Ю. Марковина употребляют термин лакуна в широком смысле, относя сюда все явления, требующие дополнительного пояснения при контакте с иной культурой. Указанные исследователи считают целесообразным и методологически оправданным применение этого термина при сопоставлении не только языков, но и некоторых других аспектов культуры.
С одной стороны, такое расширение понятия лакуна опирается на реально существующую тесную взаимосвязь языка и культуры; с другой, - выявление наряду с языковыми лингвокультурологических и культурологических лакун может, по мнению этих авторов, способствовать установлению некоторых конкретных форм корреляции языка и культуры. “Лакуны в самом общем понимании фиксируют то, что есть в одной локальной культуре, и чего нет в другой”, - считает И.Ю. Марковина [188, С. 47]. По мнению Н.И. Конрада, лакуной следует считать некоторую совокупность текстов, требующих внутритекстовой и внетекстовой интерпретации [150, С. 150 - 173].
Ю.А. Сорокин утверждает, что “...художественная литература может быть рассмотрена как совокупность совпадений и расхождений (лакун), требующих интерпретации и являющихся способом существования смыслов (реализуемых через представления), традиционно функционирующих в той или иной локальной культуре”. Иными словами, по мнению исследователя, “...лакуны есть следствие неполноты или избыточности опыта лингвокультурной общности. Лакуны есть явление коннотации, понимаемой как набор традиционно разрешенных для данной локальной культуры способов интерпретации фактов, явлений и процессов вербального поведения” [269, С. 123]. Он же в соавторстве с И.Ю. Марковиной уточняет: “Все, что в инокультурном тексте реципиент не понимает, что является для него странным, требует интерпретации, служит сигналом присутствия в тексте национально-специфических элементов культуры, в которой создан текст. Такие элементы мы называем лакунами” [270, С. 37].
Методологический характер, на наш взгляд, имеет замечание В.Л. Муравьева, о том что “лакуны необходимо исследовать не только в синхронном плане, но и с точки зрения исторического развития”. Это положение может служить “точкой отсчета” - самым общим, основополагающим критерием классификации всего многообразия лакун, которые, по мнению этого автора, “отнюдь не являются раз и навсегда установившейся категорией, но эволюционируют вместе с развитием лексики языка и его бытовых понятий” [200, С. 23].
Принципиально важным является разделение лакун на лингвистические и экстралингвистические (культурологические). Промежуточное положение занимают лингвокультурологические лакуны. Лакуны, выявляемые при сопоставлении языков или единиц внутри языка, называются языковыми, или лингвистическими: они и обнаруживают расхождения (пустоты, бреши, пробелы, провалы) между единицами сопоставляемых языков (межъязыковые лакуны) или единицами (реальными и потенциальными) внутри одного языка (внутриязыковые лакуны). Предметом внимания в нашем исследовании являются в основном внутриязыковые (интраязыковые) лакуны.
Культурологические лакуны обнаруживаются при анализе и фиксации несовпадений в культурах, которые отражаются, как правило, в языке носителей этой культуры в процессе коммуникации.
Все многообразие синхронических групп лакун, в свою очередь, можно разделить на два основных типа. Синхронические лакуны первого типа сравнительно легко выявляются в двуязычной (или полиязычной) ситуации при сопоставлении лексических или грамматических систем двух языков или семантических полей и слов, отражающих особенности психического восприятия мира и культуры в целом ряде языков. Это и есть наиболее изученный и довольно подробно описанный в отечественной лингвистике тип межъязыковых (интеръязыковых) лакун (Ю.С. Степанов, В.Л. Муравьев, В.И. Жельвис, В.Г. Гак, А.И. Белов, И.А. Стернин, З.Д. Попова, Ю.А. Сорокин, И.Ю. Марковина, Л.С. Бархударов, Л.А. Леонова, О.А. Огурцова и др.).
Лакуны обнаруживаются и в одноязычной ситуации, когда в рассматриваемом языке отсутствует слово для обозначения реальной предметной ситуации, хотя потенциально оно могло бы существовать в лексической системе данного языка. Например, в русском языке есть слова, означающие концепт “сообщение о негативных фактах” (жалоба, донос), но нет обозначения для сообщения о положительных фактах; представлен в лексической системе концепт “заочно передаваемая негативная информация” (сплетни, слухи), но не обозначен концепт “заочно передаваемая положительная информация”. Лакуны не стали пока предметом должного внимания отечественных лингвистов, хотя, несомненно, это широко представленная в языке лингвистическая реальность.
В чем же лингвистическая сущность явления лакунарности? Отвечая на этот вопрос, следует исходить, на наш взгляд, из семиотической природы языка в целом и слова как языкового знака, обладающего идеальной (обозначаемое) и материальной (обозначающее) сторонами. “В плане выражения слово - лексема, в плане содержания - семема. Под лексемой, таким образом, нужно понимать лишь звуковую оболочку слова, под семемой - его содержание” [295, С. 30].
“Идеальная сторона лексической единицы соотносительна с одним из явлений психического ряда: ощущением, восприятием, представлением, понятием” [302, С. 17]. Неоднократно отмечалось, что понятие на какой-то ступени образования может вообще не быть связано со словом. И.А. Стернин, например, вслед за Н.И. Жинкиным, Л.С. Выготским, А.Р. Лурией, И.Н. Гореловым, А.А. Леонтьевым, А.А. Залевской и др. утверждает, что ...в настоящее время можно говорить о трех принципиальных разновидностях мыслительных образов (концептах): представлениях (обобщенных чувственно-наглядных образах предметов или явлений), гештальтах (комплексных функциональных структурах, упорядочивающих многообразие отдельных явлений в сознании) и понятиях (мысли о наиболее общих, существенных признаках предмета или явления, результате их рационального отражения). При этом понятия формируются на базе анализа представлений и гештальтов путем извлечения из них существенных признаков [280].
Как отмечает И.С.Торопцев, “объективная действительность, привлекшая внимание разума человека, - объект - оказывается с человеческим мозгом в отношениях отражения. Отражаемым является объективная действительность, отражающим - мозг человека” [302, С. 58]. Таким образом, содержание лакуны - “объект - та часть объективной действительности, с которой субъект вступил в практическое и познавательное взаимодействие и которую субъект может выделить из действительности в силу того, что обладает на данной стадии развития познания такими формами предметной и познавательной деятельности, которые отражают какие-то характеристики данного объекта” [167, С. 24].
Это фактически подготовка идеального содержания к несколькословному объективированию, отсутствие плана выражения, за которым уже стоит какой-то кусочек осмысленной реальности, так или иначе привлекший внимание говорящего, но еще не обозначенный им даже описательно, когда мышление осуществляется на так называемом универсальном предметном коде независимо от знаков языка, что убедительно показано Н.И. Жинкиным: внутренняя речь, связанная с мышлением, осуществляется не на базе внешней речи, а на основе предметно-схемного внутреннего ее кода, имеющего природу представления.
Рано или поздно субъект не удовлетворится отражением привлекшей его внимание экстралингвистической ситуации в пределах внутренней речи, “не способной, - как справедливо указывает Н.И. Жинкин, - на глубину мышления” [95]. От представления субъект непременно перейдет к абстракции, которая протекает на речевой основе с помощью описательного сочетания слов на базе синтаксической объективации (В. Гумбольдт, Ф.И. Буслаев, Н.В. Крушевский, И.И. Лось, В.М. Богуславский, Д.П. Горская, Я.А. Пономарев, П.С. Попов, И.С. Торопцев). Последний, опираясь на указанных исследователей, уточняет: “Специфика синтаксической объективации не в соединении идеального с материальным, а в возникновении идеального содержания, из которого в дальнейшем может быть сформирована идеальная сторона будущей лексической единицы” [302, С. 67].
По нашему мнению, это и есть лакуна - синтаксически объективированное идеальное содержание типа понятия, представления или гештальта, входящее в суждение и представленное либо а) громоздким словосочетанием, либо б) компактным сочетанием, либо в) развернутым описанием, “которое развернуто не для того, чтобы наиболее полно определить нечто известное, а за неимением подходящего понятия” [92, С. 140]. Например, недавно вступивших в брак называют словом молодожены, о супругах же, давно состоящих в браке, говорят “те, которые прожили в браке столько-то лет” или “они давно женаты”. В данном случае мы имеем дело с лакуной - отсутствием однословного наименования для общеизвестной реалии.
Как видим, при отсутствии в языке соответствующей лексической единицы она в случае коммуникативной необходимости компенсируется на уровне синтаксиса, расчлененно. Иными словами, наиболее распространенная внутриязыковая лексическая лакуна - это смысловое содержание до его объективации в новом слове, когда отсутствует сцепление идеального с материальным (звуковой оболочкой), т.е. в виде несколькословного наименования, которое рано или поздно станет (и обычно становится) семантической базой, “трамплином”, “стартовой площадкой” лексической объективации.
Заметим, что в большинстве случаев “бытие” лакуны в ее “эмбриональном” (лексически дообъективированном) состоянии можно проследить лишь опосредованно, “отзеркаливая” от того, что уже имеется в речевой практике носителей языка: в ходе словопроизводственного процесса происходит выделение из синтаксически объективированного идеального содержания части, равной понятию и подлежащей лексическому объективированию: “породы лиственных деревьев, теряющие листья осенью и потому называемые черным лесом”.
При отборе материала для лексической объективации носитель языка подвергает доработке синтаксически выраженное содержание, оформляя его по шаблонам ономасиологического контекста. Ср.: “Совокупность пород лиственных деревьев, теряющих листья осенью и потому называемых черным лесом” (чернолесье). Это убедительно показала А.А. Исаева на материале собирательных имен существительных: “совокупность недавно появившихся на свет молодых животных или растений” (молодь), “совокупность тополей” (топольник), “совокупность шкур животных, идущих на мех” (пушнина) и др. Указанные примеры наглядно демонстрируют процесс элиминирования (в данном случае - заполнения) лакун [131, С. 67].
Общепризнано, что синтаксические единицы, за некоторым исключением, не воспроизводятся, а создаются по мере необходимости и распадаются, когда минует в них надобность. Поэтому описательный способ хранения понятия (лакуна) менее предпочтителен, чем лексическая единица. Ю.С. Маслов не считает знаками языка предложения, свободные словосочетания и окказиальные слова, в то время как любой знак языка есть величина стандартная, т.е. многократно повторяющаяся в текстах. Свободные словосочетания, будучи синтаксическими единицами, распадаются по окончании акта общения [191, С. 123].
Вот почему лакуны следует считать пограничным явлением: они существуют (обнаруживаются) в языке, реализуя свое содержание в речи. В.Г. Гак заключает поэтому, что “словосочетание в обоих языках выступает как "запасной способ" наименования, компенсирующий недостаток словообразовательных средств” [55, С. 238].
Лакуны создают неудобства в речевой практике. Не случайно носители языка стремятся избавиться от расчлененного обозначения реалии, пытаясь однословно выразить какое-либо идеальное содержание, лишенное до поры лексической оболочки. Это универсальное явление характерно для всех языков. Так, О.С. Ахманова и И.Е. Краснова отмечают присущую англичанам “тенденцию к выражению любой мысли, сколь бы сложна она ни была, в пределах одного слова, которое, по мнению носителей языка, обладает гораздо бóльшими содержательными и экспрессивными возможностями, чем словосочетание. В основе создания очень многих производных и сложных слов английского языка лежит бессознательная уверенность в том, что сказанное многими или несколькими словами никогда не бывает столь же убедительно, ярко, емко, никогда не передает так полно и глубоко всю мысль, как сказанное одним словом” [8, С. 39].
Это в полной мере можно отнести и к русскому языку, носители которого, также подчиняясь универсальному закону речевой экономии, стремятся ликвидировать лакуны, что служит толчком к тому, чтобы создать промежуточное несколькословное наименование, а в идеале - отдельное слово. Имплицитным признанием этого объективного и широко распространенного в нашем языке явления можно считать замечание Л.В. Щербы по поводу такой особенности речевой деятельности, как “образование новых слов и словосочетаний” [351].
Именно феномен лакунарности сохраняет наш язык “живым как жизнь”. “Постепенная архаизация определенной части словарного состава, - указывает Э.В. Кузнецова, - органически сочетается с его непрерывным (в наше время - бурным) пополнением новыми словами - неологизмами. Неологизмы обычно не задерживаются на периферии, а выходят в широкий оборот, ибо их появление в большинстве случаев продиктовано насущными общественными потребностями” [162, С. 161. Приведенные этим известным лексикологом данные (по материалам ежегодников “Словарные материалы”) о появлении новых слов, заполнивших ранее существовавшие в языке пустоты, ошеломляют своими масштабами и динамизмом: 1977 г. - 1100 неологизмов, 1978 г. - 2300, 1979 г. - 2700, 1980 г. - 2700, 1981 г. - около 5000.
В словаре “Новые слова и значения”, отражающем 70-е гг. развития русской лексики, содержится 5,5 тыс. неологизмов, в т.ч. таких как луноход, универсам, разнопоиск, автоответчик, газомобиль, генная инженерия. В “Словаре новых слов русского языка (середина 50-х - середина 80-х гг.)” приводится 10 тыс. слов и около 230 фразеологизмов. Новыми здесь представляются слова беспредел, бомж, офис, рыночная корзина, спонсор, шоппинг и др. Такие словари в ряде случаев убедительно демонстрируют наличие лакун в лексической системе языка и темпы их элиминирования на современном этапе его развития.
Обобщая понимание лакун различными авторами (Ю.С. Степанов, В.Л. Муравьев, Л.С. Бархударов, Р.А. Будагов, Г.Д. Гачев и др.), Ю.А. Сорокин и И.Ю. Марковина выделяют следующие основные признаки лакун: непонятность, непривычность (экзотичность), незнакомость (чуждость), неточность (ошибочность). Признаки лакун и не-лакун могут быть представлены в виде следующих оппозиций: непонятно - понятно, непривычно - привычно, незнакомо - знакомо, неточно/ошибочно - верно [270, С. 37].
(Быкова Г.В. Лакунарность как категория лексической системологии. - Благовещенск, 2003)
МАТЕРИАЛЬНО ВЫРАЖЕННЫЕ И НУЛЕВЫЕ МОРФЕМЫ
Материально выраженные значимые части (в устной речи) представляют собой звук или комплекс звуков.
Под нулевой морфемой понимается такая материально не выраженная морфема, которая выделяется в слове по сопоставлению с соотносительными формами, имеющими материально выраженные морфемы того же ряда. Нулевыми могут быть флексии (дом- , пять- , лисий- ) или суффиксы (брось-
Ø- , синь-Ø- ).
Выделение нулевой флексии, как правило, не вызывает затруднений; трудность представляет выделение нулевого суффикса. Отметим основные типы слов, в которых выделяется нулевой формообразующий суффикс:
–суффикс повелительного наклонения глагола:
сядь-Ø- (ср. ид-и- );
–суффикс глагола прошедшего времени: подрог-Ø- , утек-Ø- (ср. уше-л- )
Нулевым словообразующим суффиксом характеризуются слова:
–отглагольные существительные (со значением отвлеченного дейст-
вия): бег-Ø- (от бегать), подогрев-Ø- (от подогревать), похвал-Ø-а (от похвалить);
–отглагольные существительные (со значением лица, названного по действию, представленному в производящей основе): задир-Ø-а (от зади-
рать), обжор-Ø-а (от обжирать-ся);
–отадъективные существительные (со значением отвлеченного при-
знака): синь-Ø– (от синий), чернь-Ø- (от черный), ширь-Ø- (от широкий);
–отадъективные существительные (со значением лица, названного по признаку, представленному в производящей основе): универсал-Ø- (от уни-
версальный);
–прилагательные, образованные от существительных с предлогом (со значением 'не имеющий…'): бескрыл-Ø-ый (от без крыльев), безрук-Ø-ий (от без рук);
–порядковые числительные: восьмидесят-Ø-ый (от восемьдесят), сот- Ø-ый (от сто), пят-Ø-ый (от пять). Ср. с тр-ет-ий (от три)
–прилагательные, образованные на базе словосочетаний: ширококрыл-
Ø-ый (от широкие крылья).